Собачьи свадьбы

Собачьи свадьбы повсеместно,
И что ни сучка, то невеста.
Что не жених, то и кобель:
Добился цели – и за дверь.

Поедем, красотка, кататься.

Деньги, которыми меня одарил «дедушка», быстро кончились. Безденежье обижало. Все в «Имидж» - самый крутой по тем временам бар, а мы с Олеськой, как дурочки,  по темным улицам шныряем, не зная, куда себя деть, или у небольшого пятачка у  «ста ступенек»  задницами вертим. Один тот пятачок и был ведь тогда светлым пятном в темном поселковом царстве.  Там такие, как мы, сыкушки и тусовались. Принца на белом мерседесе дожидались. И дождались.
Раз в весенний вечерок прямо перед нами останавливается мерс не мерс, но не «Запорожец» - точно. Из окошка высовывается сытая рожа.
- Поедем кататься, девчонки! 
Переглянулись молча с Олеськой,  сели в машину. Чего уж было ломаться. Что искали, то и нашли.
Находка, правда, оказалась неважнецкой. Скуповат, да к тому же, как после Олеся призналась, ещё и импотент.
Потом был второй, и третий, и четвертый любитель покатать девчонок, в основном из ментов, таможенников, погранцов. Молодые кобели, одним словом. Попадались, впрочем, и сорокалетние мачо.  Для них охота на таких, как мы, малолеток,  была чем-то вроде спорта. Свозят для начала в шашлычку, безделушкой одарят, а потом пошло-поехало по полной программе. И всё в презервативах. Даже девственности соплюх и то  в резинках  лишали. Боялись заразиться, гадёныши.

«Работать» и «любить» - не слова-синонимы.

Олеська, молодец, быстро разобралась что к чему. И тут же перешла на рыночные отношения. Хочешь – плати. И платили, неплохо платили. Порой, когда мы с ней вдвоём работали, и мне перепадало мелочишки на чаишко.
Олеся в цене была, не то, что я. «Работать» и «любить» для меня никогда не были словами-синонимами. Я ведь в детстве, смешно и грустно вспоминать, гейшей мечтала стать, умницей-гетерой, чтобы быть для мужчины одновременно и приятной собеседницей, и классной любовницей, и вышколенной служанкой,  готовой угадывать любое его желание.
Я готова была видеть любимого в  первом попавшемся мне мужчине. Пусть на отведенный нам судьбой час, но любить его, а не просто отбывать повинность в постели. Но для этого нужно было, чтобы и мужчина относился ко мне  подобным же образом, хоть час свидания, но любил бы по-настоящему, не спрашивая справку о медосмотре.
Не скажу, что я совсем не знала таких. Попадались, но крайне редко, и я, грешная, до сих пор помню каждую проведенную с ними минутку.

Звонили, как в скорую помощь.

К осени мы с подругой  так освоились  в той сучье-кобелинной тусовке, что нам уже не надо было больше стоять, «сниматься» у злачных мест. Телефон олесиной квартиры знали все кобели в округи. Чуть прижмёт, прищучит кого основной инстинкт, звонят нам, как в скорую помощь.
Подмоемся скоренько, крутнемся у зеркала,  губки подмажем,  в сумочке ли сигареты, таблетки, резинки проверим, и вперёд – искать новые приключения. Когда авто пришлют, а когда и ножками пришлось топать на вызовы. И на квартирах, и в гостиницах, и на природе доводилось кувыркаться. Порой напоят, оприходуют, дадут поджопник и вся «зарплата».
Позже и мы с Олеськой клофеленчик подсыпать не брезговали. Ничего страшного. Главное не переборщить с дозой и знать, кого угощаешь. Подружка порой и кошельки –карманы у клиентов не прочь была проверить. Даже попадалась, и была люто бита за то. Мне же воровать мешали идеалы, всё надеялась найти в той грязи жемчужное зерно.

Школа паскудной жизни.

Не одни с Олесей мы таким промыслом занимались. Я лично знала около двух десятков девочек, девушек, вполне зрелых уже баб, которые крутились в одной с нами карусели. Выкрутились, как я знаю, лишь единицы. В основном все они были дремучая, беспросветная  деревенщина, и ничего постыдного в своих занятиях не видели. Да и ничем, собственно, кроме дарованного им природой инструмента, которым зарабатывали, и не обладали. Когда в один из последних приездов, я поинтересовалась их судьбой , оказалось, что многие из того контингента «скорой помощи» спились, свихнулись, или вовсе ушли из жизни.
Что касается Олеси, то она года три, как в Германии. Хороший мужик ей достался. Крепкий, упёртый, прямо одержимый надеждой перевоспитать, сделать человека из своей непутевой Олеськи. Живут, вроде, неплохо. Вот только с детьми так ничего и не получается.
Запомнилось, как однажды завалился  её «Фриц» в то заведение, в котором мы с Олесей последнее время подзарабатывали, с канистрой бензина в руке и давай поливать: поджечь хотел.  Еле все вместе отбились от него. Отговорили. Спасли, так сказать, свои рабочие места в учреждении, об истинном содержании которого всё в посёлке знают, но помалкивают.
Так хотелось на прощание громко хлопнуть  дверью. Поименно назвать и тех, кто его содержит, и тех, кто живым товаром его наполняет, и тех, в первую очередь, высокопоставленных, многоуважаемых особ, кто не брезгает покупать здесь за деньги любовь. Да не буду. Олеська отговорила. Ничего, мол, всё равно не добьёшься, лишь какого ни есть, но заработка бывших коллег лишишь.  Но я всё равно когда-нибудь напишу о той школе жизни. Обязательно напишу. Всё и обо всёх. Ненавижу!

Пятый, не обслуженный.

Однажды под новогодние праздники пришлось нам вкалывать в том бардаке от зари до зари. Ближе к утру, когда я уже четверых обслужила, и стояла под душем, меня, почему-то именно меня пригласил очередной гость. Не из наших, транзитный. Вроде как кто-то когда-то именно меня рекомендовал:   есть такая в Карабалыке необычная бабец, с придурью, не как все.
Посидели, как водится, познакомились, выпили. А у меня уже сил никаких, глаза слипаются. Едва устроились в опочивальне, начали только возиться-ласкаться, как я уснула. Просыпаюсь , выхожу в гостиную, ничего не понимая. Там пятый мой, не обслуженный, ждёт, дожидается.
- Сейчас, - говорит, улыбаясь, - деньги, что заплатил, назад заберу! С работы вылетишь…
- Ну и забирай! – огрызаюсь. – И пусть вылечу...
Но не деньги, меня забрал, вытащил Андрей из того гадюшника.

Как в сказке, но не совсем.

Словом, как в доброй рождественской сказке всё получилось. Увёз меня Андрей к себе, однокомнатную квартиру купил. Заставил учиться, причем сразу в институт устроил, хотя, как вы  знаете, я и в девятом не доучилась.   Сын у нас родился. Всё шло прекрасно, ни в чём нужды мы с ним не знали, хотя своего мужа и папу редко с нами видели. Догадывалась, кто-то еще, кроме нас, у него есть. Но что я могла поделать?  Ни в чём не упрекая, изо всех сил старалась быть для моего «принца» и  женой, и любовницей, и другом в одном лице. Но плохо, видно, у меня это получалось. Ушёл Андрей. К той, что оставил когда-то ради меня, сучки-найдёныша, вернулся.
Сыну уже  пятый год. Тот ещё кадр: и в папу, и в маму. На полном отцовском содержании. А я в газете работаю. Сборник стихов к печати готовлю.  Личная жизнь? Крутятся, конечно, вокруг всякие разные. Но никого мне, кроме сына и его папы не надо. Сидит вон моя сегодняшняя личная жизнь за компьютером и напевает… Боже, что он распевает!
-«Возьми меня, мой похотливый жеребец…»
- Ты хоть понимаешь, что поёшь? – спрашиваю, а сама, не в силах сдержаться, плачу.
- А чо? – невинно, изумлённо.
Но, увидев слёзы на моих глазах,  бросается на шею.
- Тише, тише! А то свалишь с ног, ты ведь уже большой, сына…
Потом, обнявшись, усаживаемся с мальчишкой на кресло, и я, плача душой, слушаю сынишкины слова о том, как он будет любить и беречь меня всю жизнь.

А нам с ним на двоих ещё  и до тридцати не близко. 

Автор: Елена Еленина

Дата: 2009-02-06

Просмотров: 1713